Разговор продвигался вперед черепашьим шагом. Меллорс был более трезв и старался держаться в рамках приличия, то есть почти все время молчал.
— Ты, значит, егерь, охотник? И то верно. Охотник за красной дичью. А ты знаешь, как баб проверяют? Я тебя научу. Щипни ей зад, и сразу поймешь, на что она годна. Ха-ха! Завидую я тебе, мой мальчик. Тебе сколько лет-то?
— Тридцать девять.
Титулованный джентльмен вскинул глаза.
— Вон уже сколько! Ну что ж, тебе еще развлекаться добрых лет двадцать. Если судить по виду. Егерь егерем, но кобель ты хороший. В чем, в чем, а в этом я разбираюсь. Не то что эта медуза Клиффорд! Робкая барышня, нет в нем мужской жилы. А ты мне нравишься, мой мальчик. Бойцовый петух. Да, ты боец. Охотник! Ха-ха! Черт возьми, я бы тебе не доверил свой охотничьи угодья! Ну, а если без шуток — что же мы будем делать? Эти чертовы старухи ведь съедят нас.
Если без шуток, договорились они до полного мужского взаимопонимания.
— Послушай, мой мальчик: если тебе нужна моя помощь, ты можешь положиться на меня! Егерь! Клянусь небом, это прекрасно. Мне это по душе. У девочки отважное сердце. Что? В конце концов у нее есть небольшой капиталец. Небольшой, но голодать не придется. И я ей оставлю все, что у меня есть. Девочка этого заслуживает. Бросить вызов этому миру старых баб! Я всю жизнь старался выпутаться из женских юбок, да так и не выпутался. Ты сделан из другого теста, я это вижу. Ты — мужчина.
— Рад слышать. Меня до сих пор называли за глаза — жеребцом.
— А ты что ожидал? Ты и есть жеребец для этих трухлявых старух.
Расстались они сердечно, и весь остаток дня Меллорс внутренне посмеивался.
На другой день все трое — Конни, Хильда и он — обедали в маленьком безымянном ресторанчике.
— Ужасное, ужасное положение, — начала разговор Хильда.
— Мне оно доставило много приятных минут, — улыбнулся Меллорс.
— Вам бы следовало повременить с детьми. Сначала, мне кажется, вы оба должны были развестись, а уж потом брать на себя такую ответственность.
— Господь поторопился раздуть искру, — усмехнулся Меллорс.
— Господь здесь ни при чем. У Конни есть свои деньги, на двоих хватит, но ситуация, согласитесь, невозможная.
— Да ведь вас эта ситуация только самым краешком задевает.
— Что бы вам принадлежать к ее кругу!
— Что бы мне сидеть в вольере зверинца!
Помолчали.
— По-моему, самое лучшее, — опять начала Хильда, — если Конни назовет виновником другого мужчину. Чтобы вы вообще не фигурировали.
— Мне кажется, я фигурирую довольно прочно.
— Я говорю о судебном процессе.
Меллорс вопросительно поглядел на Хильду: Конни так и не решилась посвятить его в этот план с Дунканом.
— Не понимаю.
— У нас есть знакомый, который, возможно, согласится выступить в суде как третье лицо, чтобы ваше имя вообще не упоминалось.
— Другой мужчина?
— Разумеется.
— Но разве у нее есть другой мужчина?
Он удивленно посмотрел на Конни.
— Конечно нет, — поспешила Конни его разуверить. — Это просто старый знакомый. У меня с ним ничего нет и никогда не было.
— Тогда чего ради он будет брать вину на себя? Какой ему от этого прок?
— Среди мужчин еще остались рыцари. Они готовы бескорыстно прийти на помощь женщине, — сказала Хильда.
— Камешек в мой огород? А кто этот рыцарь?
— Один наш знакомый шотландец. Мы дружим с детства. Он художник.
— Дункан Форбс! — догадался Меллорс: Конни рассказывала ему о нем. — И как же вы думаете организовать доказательства?
— Можно остановиться в одном отеле. Или даже Конни могла бы пожить у него.
— Было бы из-за чего огород городить!
— А что вы предлагаете? — спросила Хильда. — Если ваше имя выплывет, развода вам не видать. А от вашей жены, я слыхала, лучше держаться подальше.
— Все так!
Опять замолчали.
— Мы с Конни могли бы куда-нибудь уехать, — наконец проговорил он.
— Только не с Конни. Клиффорд слишком хорошо известен.
И опять гнетущее молчание.
— Так устроен мир. Если хотите жить вместе, не опасаясь судебного преследования, надо жениться. А чтобы жениться, вы оба должны быть свободны. Так что же вы думаете делать?
После долгого молчания он обратился к Хильде:
— А что вы скажете на этот счет?
— Во-первых, надо узнать, согласится ли Дункан играть роль третьего лица. Затем Конни должна уговорить Клиффорда дать ей развод. А вы должны тем временем благополучно завершить свой бракоразводный процесс. Сейчас же вам надо держаться друг от друга как можно дальше. Не то все погибло.
— Безумный мир!
— А вы сами не безумцы? Да вы еще хуже.
— Что может быть хуже?
— Вы — преступники.
— Надеюсь, я еще смогу пару раз поупражнять свой кинжал, — усмехнулся он и, нахмурившись, опять замолчал. — Ладно, — прервал он молчание. — Я согласен на все. Мир — скопище безмозглых идиотов, а уничтожить его невозможно. С каким наслаждением я бы взорвал его ко всем чертям! Но вы правы, в нашем положении надо спасаться любой ценой.
Он посмотрел на Конни, и она прочла в его глазах усталость, униженность, страдание и гнев.
— Девонька Моя! Мир готов забросать тебя камнями.
— Это ему не удастся, — сказала Конни. Она более снисходительно относилась к миру.
Выслушав сестер, Дункан настоял на встрече с потрясателем устоев; устроили еще один обед, на этот раз на квартире Дункана. Собрались все четверо. Дункан был коренаст, широкоплеч — этакий молчаливый Гамлет, смуглый, с прямыми черными волосами и фантастическим, чисто кельтским самолюбием. На его полотнах ультрамодерн были только трубки, колбы, спирали, расписанные невообразимыми красками; но в них чувствовалась сила и даже чистота линии и цвета; Меллорсу, однако, они показались жестокими и отталкивающими. Он не решался высказать вслух свое мнение — Дункан был до безрассудства предан своему искусству, он поклонялся творениям своей кисти с пылом религиозного фанатика.